Ave Caesar, Imperator!

Л.Белковец, Новосибирск

Сибирь (Алтайский и Красноярский края, Новосибирская и Омская области) приняла в годы Великой Отечественной войны свыше 400 тыс. российских немцев, депортированных из европейской части СССР. Более половины их оставалось в ее пределах вплоть до 1956 г., когда немцев сняли с учета спецпоселений.

Документы, раскрывающие историю спецпоселения немцев в Сибири, содержатся в местных государственных и ведомственных архивах. Так, партийные и советские органы в течение 1941 – 1942 гг. занимались приемом и расселением переселенцев, их хозяйственным и трудовым устройством в пределах области или края. В их компетенцию входила также мобилизация немцев в рабочие колонны, отправка их в лагеря НКВД, на шахты Кузбасса, рыбные промыслы и лесозаготовки в северные регионы Сибири, оборонные и другие предприятия сибирских городов. Переселенческие отделы исполкомов занимались поиском отставших от своих эшелонов, воссоединением распавшихся во время депортации семей. Документальное подтверждение всех этих мероприятий мы находим в рассекреченных ныне фондах архивов местных партийных и советских органов.

Но главным “опекуном” спецпоселенцев стали управления наркомата внутренних дел (УНКВД), в составе которых уже в августе – сентябре 1941 г. были созданы отделы спецпоселений (ОСП). В фондах ОСП и сосредоточился основной массив документов, позволяющих с достаточной степенью объективности воссоздать историю спецпоселения немцев в Сибири. В основной своей части этот массив документов, хранящихся до сих пор в архивах краевых и областных управлений МВД, не доступен широкому кругу исследователей. Значение его можно продемонстрировать на примере архива УВД по Новосибирской области, в котором, с разрешения руководства управления, автору статьи удалось работать в 1992 г.

Документальный материал, хранящийся в архиве, может быть разделен на три группы. К первой относятся нормативные и директивные акты (постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР, ГКО СССР, приказы и директивы НКВД – МВД СССР, подписанные народными комиссарами Берией, Кругловым, их заместителями; инструкции, исходившие от начальников отделов комиссариата и министерства и т.п.). Этот комплекс документов позволяет восстановить организацию спецпоселения, его режима, учета спецпереселенцев, оперативно-чекистского обслуживания и пр. Директивный материал охватывает практически все стороны жизни немцев и других категорий спецпереселенцев (кроме немцев в Новосибирской области на спецпоселении жили калмыки, ОУНовцы, ЧСИРы, власовцы, бывшие кулаки и др.) в условиях режима спецкомендатур. Значительная часть этих документов сохранилась в фонде ОСП, на некоторые приказы встречаются указания в отчетах по их выполнению, отдельные фигурируют в списках старых директив, подлежащих отмене.

Особо следует отметить постановления и приказы 1943 – 1945 гг., которые ввели для спецпоселенцев режим спецкомендатур, определили их права и установили наказания в судебном порядке до 10 лет лишения свободы за побег с места поселения. Целая серия приказов 1946  – 1947 гг. касается проблемы соединения разрозненных в ходе войны семей и, прежде всего, мобилизации в рабочие батальоны. Соединение семей проходило с большими трудностями, поскольку руководство предприятий угольной, нефтяной, золотодобывающей и лесной промышленности, на которых трудились спецпоселенцы-немцы, не желало терять квалифицированную рабочую силу. Если же члены семей, не дождавшиеся из-за бюрократической волокиты разрешения покинуть место поселения, выезжали к главе семьи самовольно, это рассматривалось как групповой побег, и влекло за собой уголовное преследование. Приказы 1946 г. “О непривлечении к уголовной ответственности за самовольный выезд на соединение семьи”, “Об отмене этапирования к месту поселения выехавших на соединение с семьями” и др. были призваны разрешить возникшую ситуацию.

В совокупности с другими материалами ОСП этот комплекс документов дает возможность проследить процесс установления и ужесточения режима проживания спецпоселенцев в местах поселения, деятельность органов гласного (в лице комендантов спецкомендатур и их аппарата, старших пяти- и десятидворок, бараков, групп содействия) и негласного (в лице агентурно-осведомительной сети) надзора. Здесь есть также документы по организации “противопобеговых” мероприятий, розыска и задержания беглецов.

Вторую группу документов составляют материалы спецучета, на который немцы были поставлены в начале 1944 г. Районные и поселковые спецкомендатуры, организация которых началась еще в 1943 г. сначала в районах Казахстана и Киргизии, а затем, согласно приказу НКВД СССР от 22 ноября 1943 г., и в Сибири, создавались в “целях усиления агентурно-оперативной работы, учета и наблюдения за трудовым устройством спецпереселенцев”.

В 1944 г. в Сибири было открыто в дополнение к уже имевшимся (для бывших кулаков) 175 спецкомендатур (по 50  – в Алтайском крае и Омской области, 45  – в Красноярском крае, 30  – в Новосибирской области). Были укомплектованы их штаты из расчета 1 комендант и 1 помощник коменданта на 500 взрослых спецпоселенцев, 1 надзиратель на каждые 100 – 200 человек. Для оперативной работы в райгоротделениях внутренних дел выделялись штаты оперуполномоченных и их помощников: 1  – на 2 тыс. взрослых спецпоселенцев.

Приказ НКВД от 16 августа 1944 г. ввел в действие инструкцию по учету спецпоселенцев. Необходимо было установить численность семей и количество спецпоселенцев, обеспечить контроль за их движением в границах районов расселения, выявить трудоспособных и контролировать их трудоустройство. Учет должен был способствовать также своевременному выявлению побегов, удовлетворению запросов органов НКВД, НКГБ, контрразведки НКО и НКВМФ, СМЕРШ, партийных и советских органов.

Учету подлежали все контингенты спецпоселенцев и каждый человек в отдельности в спецкомендатурах, в районных отделениях НКВД и в ОСП НКВД / УНКВД по специальным карточкам:  1  – семейная, для учета глав семей;  2  – персональная, для учета каждого спецпоселенца, за исключением глав семей и детей до 16 лет;  3  – суммарная, для учета детей, не достигших 16-летнего возраста. Карточки (стандартный размер их 95 х 140 мм) заполнялись на основании паспортов (при этом старые паспорта изымались и в городах выдавались новые с отметкой о разрешении проживания в пределах данного района), свидетельств о браке, рождении, эшелонных списков, актов приема спецпереселенцев, постановлений или приговоров судебных органов, дру гих официальных документов. В случае их отсутствия  – путем опроса спецпереселенцев, с пометкой “заполнено со слов”. Карточки заполнялись в двух экземплярах: один для картотеки районных отделений НКВД, второй   – для справочной картотеки ОСП УНКВД (по Казахстану и Киргизии  – в трех экземплярах). На основе карточек в ОСП создавалась единая алфавитная картотека.

Семейная карточка содержала на первом и последнем листах сведения о главе семьи, а внутри  – о ее членах. Указывались данные о времени и месте рождения спецпоселенца, его отношении к главе семьи, национальности и специальности, роде занятий до переселения, дате прибытия на место поселения, делалась отметка о трудоспособности.

Согласно приказу МВД от 19 февраля 1949 г. “Об организации персонального учета выселенцев, спецпереселенцев по новой системе” в местах поселения был произведен переучет, и все спецпереселенцы, подвергшиеся переселению по национальному признаку, были отнесены к категории “выселенцев”. С этого времени устанавливались следующие виды их учета: в спецкомендатурах  – посемейный учет всех лиц по специальным книгам, и персональный учет бежавших с территории спецкомендатуры, временно убывших и временно прибывших. Кроме книг учета коменданты вели журналы регистрации явок выселенцев. В посемейные книги не вносились члены семей выселенцев, сами выселенцами не бывшие, но вступившие с ними в брак (данные о них вносились в отдельный список); выселенки, вышедшие замуж за невыселенцев, с учета не снимались.

В книге обязательно делалась отметка об убытии (в том числе детей, выехавших на учебу, которые после ее окончания могли быть направлены на работу лишь в регионы, являвшиеся местом спецпоселения данного контингента, с обязательной постановкой на учет).

Городским и районным отделениям МВД, первым отделам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) и спецстроек МВД поручался персональный карточный учет по форме  5 (краткая). Здесь же хранились агентурно-розыскные дела на выселенцев, бежавших с территории района. На всех взрослых выселенцев, начиная с 16 лет, заводились учетные (личные) дела, в основание которых, кроме уже имевшихся данных, были положены составленные в ходе переучета анкеты.

В отделах УМВД краев и областей сосредоточивался весь посемейный и персональный (по форме  6  – подробная) учет выселенцев, а в 1-м спецотделе МВД СССР  – картотека специализированного персонального учета. Сюда высылались алфавитные и учетные карточки на вновь прибывших на спецпоселение, выбывших в другие места, освободившихся, умерших, подвергшихся аресту, бежавших, переведенных в дома инвалидов.

В 1950 г., после переучета, в Новосибирской области числилось немцев: выселенных по решению правительства  – 52 103, репатриантов  – 11 742, коренных жителей Сибири, поставленных на учет спецпоселения по распоряжению МВД СССР от 18 сентября 1945 г.,  – 5906, мобилизованных  – 925, других национальностей в составе немецких семей  – 1234. Вместе с другими спецпоселенцами их обслуживали 115 комендатур с 312 единицами штата, 36 городских и районных отделений МГБ со штатом свыше 100 че ловек, гласный аппарат (старшие поселков, бараков, десятидворок) в пределах около 8 тыс. человек, из которых 5300 обслуживали немцев, пять противопобеговых застав (в Новосибирске, Черепанове, Барабинске, Татарске и Кривощеково-Верх-Туле), оперативно-розыскной отряд в составе 63 человек, опиравшийся на войсковое подразделение в 450 человек. Все это подчинялось 9-му отделу УМГБ, пришедшему в 1949 г. на смену ОСП УНКВД, в составе 30 человек во главе с полковником Г.М.Шияном. Он рассматривал жалобы и просьбы спецпоселенцев об освобождении, о разрешении выезда, о соединении семей и т.п. Еще как минимум три отдела УМГБ, 2-й, 4-й и 5-й, разрабатывали объекты оперативных учетов, выявляя среди спецпоселенцев шпионов, изменников родины, антисоветских элементов. Система располагала всеми необходимыми средствами передвижения (лошадьми, велосипедами, автомашинами, катерами). Десятки тысяч рублей выделялись на приобретение несгораемых шкафов и железных ящиков для хранения секретной документации, для оборудования помещений и пр.

В 1953 г. спецкомендатуры в городах подверглись реорганизации “по признаку их территориального обслуживания”, т.е. учета спецпоселенцев по месту жительства, а не по месту их работы.

Деятельность системы отразилась не только в материалах учета, но и в документации, хранящейся в архивах УМВД сибирских областей и краев, которую мы отнесем к третьей группе. Это материалы текущей отчетности ОСП  – 9-го отдела УМГБ по спецпоселенцам за 1941 – 1955 гг. Здесь мы находим, во-первых, статистические материалы, характеризующие дислокацию и расселение спецпереселенцев по районам области, их распределение по предприятиям, колхозам, совхозам, с указанием соответствующих наркоматов. Такие отчеты с 1944 г. составлялись два раза в год по каждой категории спецпоселенцев. Во-вторых, демографическую статистику  – поквартальные отчеты о наличии и движении спецпоселенцев, количестве занятых на работах, умерших и родившихся, выбывших в места лишения свободы и вернувшихся из мест заключения, выехавших на соединение с семьями в места поселения трудармейцев или, наоборот, о семьях, прибывших к своим главам в места их трудармейской работы. Здесь же находим данные о числе достигших 16-летнего возраста и зачисленных на спецпоселение выпускников детских домов и убывших в детские дома сирот, о количестве числящихся в бегах и арестованных органами МГБ, снятых с учета спецпоселения.

В “табель отчетности” по ОСП, утвержденный в 1944 г., включались сначала месячные, а с 1946 г. ежеквартальные отчеты об агентурно-оперативной работе. Среди немцев-спецпоселенцев они составляют самый богатый комплекс документов архива. Отчеты (докладные записки) содержат разделы: “Движение агентурно-осведомительной сети” с данными о количестве завербованных резидентов, агентов и осведомителей, характеристиками наиболее интересных и активных агентов и наиболее ценных агентурных донесений. Последние классифицируются в отчетах по “окраскам”: критические высказывания, высказывания антисоветского характера, террористические намерения, бандпроявления, саботаж, сведения о членах семей изменников родины, о побегах и дезертирстве. С прибытием в 1945 г. большой группы репатриированных немцев к этим “окраскам” прибавились: шпионаж, измена родине, пособничество врагу, принадлежность к агентам гестапо, служба в немецко-фашистских войсках и органах управления на оккупированной территории в качестве старост, полицейских и других “немецких ставленников”.

Второй раздел отчета посвящался “движению подучетного элемента”. Здесь имеются количественные данные о заведенных учетных, агентурных и прочих делах, характеристики на лиц, попавших в “разработку”. По итогам “разработки” агентурные дела и дела-формуляры превращались в следственные, главным образом, по ст. 58 п.10 Уголовного кодекса (“пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений...”). Характеристике следственных дел посвящен особый раздел докладных записок ОСП.

“Борьба с побегами и дезертирством” и “Антисоветские проявления и настроения”  – эти разделы венчают отчеты ОСП. Они содержат общую характеристику режима, количество побегов и дезертирств за отчетный период, итоги поисковой работы как местного, так и всесоюзного значения, меры наказания провинившихся. С середины 1946 г. в отчетах ОСП появляются данные о трудовом и бытовом устройстве спецпоселенцев, их обеспе ченности жильем, скотом, одеждой, обувью, продуктами питания. Руководство Управления НКВД – МВД выступает в роли ходатая перед областными партийными и советскими властями, требуя проявления внимания и заботы по отношению к своему “контингенту”.

Поскольку основным источником информации, которая обобщалась в отчетах, являлись агентурно-оперативные данные, имеет смысл более подробно остановиться на агентурно-оперативной работе. Имеющиеся материалы позволяют раскрыть некоторые секреты организации этой работы и познакомиться с результатами деятельности агентурной сети.

Инструкция об агентурно-оперативной работе среди спецпоселенцев, обслуживаемых ОСП, была введена в действие 27 февраля 1944 г. В течение 1944 г. приказами и директивами НКВД “оперативно-чекистское обслуживание” распространилось на немцев, мобилизованных в рабочие колонны для работы на промышленных предприятиях наркоматов, на стройках и в лагерях НКВД (24 августа), мобилизованных в промышленность (19 сентября). Тогда же был введен и новый табель отчетности об агентурно-оперативной работе среди спецпоселенцев (30 марта) и мобилизованных в промышленность немцев (14 сентября).

Агентурно-оперативная работа среди спецпоселенцев объявлялась одним из видов секретной работы советской разведки, и ее ведение поручалось районным и поселковым спецкомендатурам НКВД через агентурно-осведомительную сеть, вербуемую из среды спецпоселенцев и окружающего их населения.

К задачам этой работы относились выявление и пресечение попыток побегов с мест расселения; активное содействие розыску и задержанию бежавших; выявление упаднических настроений, связанных с хозяйственным и трудовым устройством (а скорее с неустройством) спецпоселенцев. Выявляться должны были “бандитские настроения”, случаи уголовной преступности (убийства, кражи, хулиганство и т.п.), факты “отрицательного отношения” к спецпоселенцам советских и хозяйственных организаций и отдельных лиц. Главной задачей являлось “содействие органам в выявлении и изъятии из среды спецпереселенцев враждебных элементов (шпионов, террористов, диверсантов, немецко-фашистских пособников, предателей и прочего антисоветского элемента)”.

Агентурно-осведомительная сеть формировалась по плану и с обязательным охватом всех пунктов расселения спецпереселенцев. Согласно первоначальному плану один осведомитель должен был обслуживать 20 – 30 семей спецпоселенцев, на деле, как увидим далее, сеть эта была более густой. Именно осведомители и составляли ее главное звено. Собственно агенты вербовались только для разработки заведенных агентурных дел. Порядок вербовки был основательно продуман. На первом ее этапе требовалось “тщательное изучение” комендантом или оперработником спецкомендатуры политических и деловых качеств кандидата, его связей с спецпоселенцами. Проверялось также наличие или отсутствие его имени в общесправочной картотеке учета антисоветских элементов на территории данной области.

На втором этапе, получив санкцию на вербовку осведомителя от начальника районного отделения НКВД, а на вербовку агента  – от начальника ОСП, комендант (в первом случае) и начальник районного отделения (во втором) вызывали намеченное лицо “для личного знакомства и предварительной беседы”, по результатам которой принималось окончательное решение о целесообразности его вербовки. От лиц, отказавшихся от сотрудничества, бралась подписка о неразглашении характера встречи. В отношении выразивших согласие следовало, однако, действовать не спеша, исподволь, давая сначала отдельные незначительные поручения. Затем бралась подписка о сотрудничестве, составлявшаяся от руки в произвольной форме и хранившаяся в личном деле осведомителя.

Кроме личного дела, в районной спецкомендатуре заводилось и рабочее дело агента или осведомителя. В первое вкладывались анкеты, автобиографии, справки о проверке по учетам агентуры и антисоветского элемента, компрометирующие и характеризующие материалы, список личных связей, характеристики, составлявшиеся оперативными работниками один раз в три месяца. В рабочее дело подшивались подлинные агентурные донесения и списки лиц, по ним проходящих. Все агенты регистрировались также в 1-м спецотделе ОСП, где на каждого хранилась его карточка-псевдоним.

Вся переписка об агентах-осведомителях, в том числе и отчеты самого ОСП перед НКВД, велась только по псевдонимам, с указанием номера личного дела (кроме исключительных случаев, когда надо было установить связь с выбывшими в распоряжение другого региона осведомителями). Псевдонимы  – это, как правило, имена (Клара, Маша, Ольга, Ирина и др.), фамилии, указания на профессию (Ветеринар, Инженер и др.) или разного рода клички (Шприц, Кукс, Звонок, Чайка, Шило, Хвост и т.п.). Характеристики особо отличившихся агентов в отчетах дают возможность узнать некоторых из них (соседка по нарам, сын агента дружит с сыном разрабатываемого, агент работает там-то и тем-то и т.п.). Но “узнавание” ни в коем случае не входит в задачу исследования, ведь и эти люди в конечном итоге были жертвами режима, их сознание и психика деформировались от постоянного давления на них.

Встречи с агентами проходили в помещениях спецкомендатур, на частных квартирах, реже в других условленных местах. Чтобы не расшифровать свою встречу с осведомителем, комендант, отправляясь к нему на квартиру, должен был побывать перед этим в трех-четырех квартирах других спецпоселенцев. Существовал график (двухнедельный или месячный), с точным указанием времени встречи. Как правило, с каждым осведомителем, находящимся на связи, комендант должен был встретиться два-три раза в месяц. В ходе встречи факты, представленные в письменных донесениях, уточнялись, выяснялись обстоятельства, не указанные в донесении. Донесения малограмотных принимались в устной форме и записывались в ходе беседы, с обязательной подписью осведомителя. В беседах с “негласными сотрудниками НКВД” коменданты и оперработники не должны были допускать “панибратства”, неуместных шуток, анекдотов и других несерьезных вещей; приучая их к аккуратности, не допускать опозданий на явки. Предписывалось вырабатывать у них выдержку, находчивость, умение конспирироваться в окружающей среде, которая, кстати сказать, заранее квалифицировалась как “враждебная нам среда”, формировать такие качества, как “честность”, преданность советскому строю и непримиримость к его врагам. Все заподозренные в “двурушничестве” и дезинформации агенты подлежали немедленному исключению из агентурной сети. Если же устанавливалось, что сделано это “со злым умыслом”, следовала уголовная ответственность с решением дела в Особом Совещании (ОСО) НКВД.

Агентурные донесения после их проверки и подтверждения давали повод для заведения оперативного учета. В районных спецкомендатурах велся массовый (списочный) учет лиц, склонных к побегам, и лиц, враждебных социалистическому строю “в силу своего социального и политического прошлого”. К ним причислялись отбывшие наказание в ссылке за контрреволюционные и другие уголовные преступления, члены семей осужденных к высшей мере наказания и к лишению свободы на длительные сроки (свыше 10 лет) за контрреволюционные преступления, члены семей изменников родины, бывшие участники контрреволюционных восстаний и организаций, лица, служившие в немецко-фашистских учреждениях в период временной оккупации. Их выявляли не только по агентурным донесениям, но и по архивным материалам, документам партийных и советских организаций, заявлениям граждан и материалам спецпроверок.

На каждое такое лицо в районной спецкомендатуре заводилось учетное дело, входившее в состав “литерного” дела. Так назывались дела на каждый спецконтингент, в том числе и на немцев. Эти лица “обеспечивались систематическим осведомительным освещением”. Если осведомление обнаруживало, что они проявляют “побеговые намерения”, подстрекают к побегам других, помогают им фиктивными документами или настроены антисоветски, то на каждого из них заводилось дело-формуляр. Это означало начало агентурной разработки данного лица по определенной окраске, одной из тех, что были указаны выше. Исчезновение такого лица с места жительства давало повод к объявлению местного или всесоюзного розыска. При его аресте дело-формуляр включалось в следственное дело.

При разработке группы лиц, соучастников одного преступления, районные спецкомендатуры заводили агентурные дела. Это могли быть “групповые побеги, группы по умышленному истреблению или повреждению социалистической и колхозной собственности, религиозные группы, проявившие антисоветские настроения” и т.д. Как и дела-формуляры, агентурные дела по мере надобности переходили в разряд следственных дел и завершались, в зависимости от окраски, передачей их в местные судебные органы, Военный трибунал Западно-Сибирского военного округа или ОСО при НКВД СССР.

Для агентов и осведомителей предусматривалось вознаграждение за труд: материальное (денежное), в том числе для оперативных целей, или в виде “лучшего устройства или перевода в порядке поощрения в лучшие климатические и хозяйственно-трудовые условия”. Полагалось оно тем агентам и осведомителям, по материалам которых были реализованы или находились в стадии реализации агентурные дела и дела-формуляры, а также и тем, кто аккуратно являлся на явки и был дисциплинирован, исправно выполняя данные ему поручения. Особо ценные агенты, вербовавшиеся, главным образом, из членов ВКП(б), представлялись к досрочному освобождению из высылки и могли сами выбирать место жительства в районах расселения спецпереселенцев. Такие дела проходили через ОСП ГУЛАГа и шли на рассмотрение ОСО при НКВД СССР, которому принадлежало последнее слово.

По материалам архива ОСП УНКВД – МВД – МГБ можно выявить динамику и некоторые конкретные результаты деятельности агентурно-оперативной сети среди спецпоселенцев и мобилизованных в промышленность немцев на территории Новосибирской области.

С февраля 1941 г. по февраль 1944 г. агентурной сетью среди спецпоселенцев-немцев, которая не была еще весьма разветвленной, ведали органы НКГБ и отделы по борьбе с бандитизмом (ББ). Они рассматривали дела о “контрреволюционных проявлениях” и бандформированиях. В феврале 1944 г. спецпереселенцы-немцы были переданы ОСП УНКВД, в том числе и на оперативно-чекистское обслуживание. МГБ возобновило свою деятельность в 1948 г., приняв на себя, согласно приказу МВД СССР от 8 марта, “чекистскую работу по выявлению среди спецпереселенцев шпионов, диверсантов, террористов и других враждебных элементов”. Что касается спецпоселенцев, используемых на работах в лагерях и стройках МВД, они оставались в ведении органов МВД.

За ОСП сохранялась агентурно-оперативная сеть, нацеленная на борьбу с побегами и их предупреждением. По сути дела ОСП пришлось создавать эту сеть заново, вербуя агентов, способных сигнализировать о готовящихся побегах в общежитиях, бараках, производственных бригадах, в поселках, ибо вся прежняя сеть была передана органам МГБ. Реорганизация была вызвана введением в действие Постановления Совета Министров СССР от 21 апреля 1948 г. “О ссылке, высылке и спецпоселениях”, которое обязывало МВД установить строгий режим в местах спецпоселения, исключив возможность побегов, усилить борьбу с уголовными проявлениями, организовать точный учет и административный надзор за спецпоселенцами, их обязательное трудовое использование. С помощью осведомительной сети, оставшейся в ведении МВД, необходимо было добиться того, чтобы “о каждом случае подготовки к побегу” комендатура знала заранее, чтобы все склонные к побегам лица могли быть выявлены и взяты на особый учет с установлением за ними постоянного агентурного наблюдения.

Усиление борьбы с побегами, однако, не имело под собой объективных причин. К концу 1940-х гг., в связи со значительным улучшением материального положения спецпоселенцев (в 1949 г. в Западной Сибири был неплохой урожай, и колхозники, а именно в колхозах трудилась основная часть немцев-выселенцев, по выполнении плана хлебозаготовок получили на трудодни приличное количество хлеба  – до 10 – 16 центнеров, некоторые смогли обзавестись коровами, взять ссуды, отремонтировали и построили более или менее сносное жилье) число побегов резко сократилось. К тому же осведомление выявило и наличие “здоровых” настроений и “положительных” высказываний у основной части спецпоселенцев. Это решило и судьбу самого ОСП, который был реорганизован в 9-й отдел УМГБ. Отныне он сосредоточивал свое внимание на немцах-репатриантах, положение которых оставалось тяжелым. Они более всего тяготились ужесточившимся с 1948 г. режимом и, как полагали органы, не оставляли надежд на освобождение с помощью “англо-американского блока”. Что же касается выселенцев, как немцев, так и калмыков, то все персональные дела на них в это время были либо закрыты, либо ликвидированы. Надзор за ними сосредоточился, главным образом, в руках “гласного аппарата”: старших десятидворок (один человек примерно на 25 взрослых), бараков, поселков, членов групп содействия (к 1952 г. у немцев он насчитывал 5300 человек).

Л.Белковец, Новосибирск

Итак, когда оперативное обслуживание спецпоселенцев-немцев перешло от УНКГБ к УНКВД, ОСП принял в течение 1944 – 1945 гг. агентурно-осведомительный аппарат по немцам в количестве 337 единиц (15 агентов и 322 осведомителя). За этот же период было принято оперативного учета: агентурных дел  – 2, дел-формуляров  – 52, учетных дел  – 264. Все дела разрабатывались по одной окраске  – антисоветский элемент. Когда же в марте 1948 г. ОСП передавал дела УМГБ, агентурно-осведомительная сеть состояла из 1299 человек, в том числе 132 агентов, 1145 осведомителей и 22 резидентов. Было заведено дел оперативного учета на 2404 человек, в том числе 13 агентурных дел на 71 человека, 266 дел-формуляров и 2067 учетных дел. Среди них  – 140 по подозрению в шпионаже, 55 по подозрению в националистической деятельности и 659 на изменников и предателей. Даже если не принимать во внимание те дела, которые были оперативно ликвидированы в течение этого времени, можно констатировать их почти семиразовое увеличение.

В 1946 г. перед ОСП была поставлена новая целевая задача  – вербовать агентов и осведомителей для разработки оперативного учета тех, “кто давал перспективу выхода на агентуру англо-американского блока”. Такая же задача ставилась и перед остальной, завербованной ранее сетью. Таким образом, органы надзора за спецпоселенцами переходили от поиска антисоветски настроенных людей к выявлению и репрессиям против “англо-американских шпионов”.

Особенно активно такая работа велась в самом Новосибирске среди репатриантов, причем не только немцев, но и калмыков. Каждый репатриант, даже прошедший проверочно-фильтрационный лагерь и направленный на спецпоселение, допрашивался в ОСП. В ходе допросов выявлялись те, кто находился в англо-американской оккупационных зонах, а стало быть, представлял интерес для контрразведки, те, кто служил в немецко-фашистских войсках СС и СД, состоял членом гитлерюгенда, поддерживал связь с заграницей и т.д. В результате часть допрошенных пополняла агентурно-осведомительную сеть, а другая  – гораздо большая, зачислялась в разряд подучетного элемента. Так, только в ОСП Новосибирской области из почти 12 тыс. репатриантов-немцев было допрошено 7818 взрослых, и аппарат осведомления вырос и насчитывал 43 резидента, 38 агентов, 580 осведомителей. Седьмая часть допрошенных (1007 человек) взята на оперативный учет в качестве подозреваемых в шпионаже, в военных преступлениях и активном пособничестве врагу. 795 человек “разного антисоветского элемента” уже в 1945 г. подверглось агентурной разра ботке, а 55 арестовано как агенты гестапо, военной разведки и пр. ¹

Начав разработку репатриантов в 1945 г., ОСП успел до издания приказа о передаче дел в марте 1948 г. арестовать за политические преступления 144 человека, в том числе “агентов разведок”: немецкой  –  23, английской  –  11, американской  –  5, пособников и предателей  –  46, разного антисоветского элемента  – 59, причем 41 из них за “антисоветскую пропаганду проамериканских и проанглийских настроений”. Всего же с момента оперативного обслуживания спецпоселенцев, т.е. с сентября 1944 г. по март 1948 г., ОСП арестовал по агентурным делам, делам-формулярам и учетным делам 493 человека за “политические” преступления, в том числе “агентов немецкой разведки и контрразведки  –  64, английской разведки  –  11, американской  –  5, различных пособников и военных преступников  –  203".

В этот весьма активный период деятельности ОСП были закончены разработкой и ликвидированы многие как новые, так и старые агентурные дела, кодовые названия которых весьма показательны: Стародумы, Богомолы, Недобитые, Фашисты, Бетбрудеровцы, Недовольные, Клеветники, Сослуживцы, Враждебное гнездо, Антисоветчики, Враги, Мракобесы, Изменники, Стихоплеты и др. Некоторые из этих групп разрабатывались при помощи агентов еще с начала 1940-х гг. Обвинения в адрес участников этих групп стандартны: клевета на советскую действительность, контрреволюционная пораженческая агитация, стремление к свержению советской власти путем вооруженного восстания. Именно так квалифицировались “сборища” религиозных групп, пение песен и чтение стихов, критические замечания в адрес мероприятий советского руководства, недовольство спецпоселенцев своим материальным и общественным положением. Часть групп объединялась органами в организации немцев союзного значения. Таковыми были, к примеру, “Союз борьбы немцев в СССР”, “Союз обеспечения немецких иммигрантов”, “Комитет освобождения немцев”, упоминания о которых встречаются при характеристике агентурных дел². Речь шла, вероятно, о мнимых организациях, изобретенных оперативными работниками. Однако и вопрос об их реальном существовании подлежит исследованию.

Фабрикация такого рода дел уже после окончания войны, переориентация на выявление “просоюзнических настроений” должны были показать рост числа контрреволюционных преступлений, необходимость расширения сферы деятельности репрессивных органов и агентурно-осведомительной сети. Это на долгие годы обеспечивало органы необходимым для их существования объемом работы.

К началу 1950-х гг. в этой сети появилась еще одна категория: содержатели явочных квартир. Как и резиденты, они вербовались преимущественно из числа членов и кандидатов ВКП(б), однако лица, избранные секретарями первичных организаций, исключались из осведомительной сети. В начале 1951 г. агентурно-осведомительная сеть, обслуживавшая спецпоселенцев-немцев, насчитывала в Новосибирской области 3 тыс. человек (на 16 689 мужчин и 29 752 женщины). Как видим, один осведомитель приходился на 15 взрослых спецпоселенцев. Основная часть их состояла на учете во 2-м, 4-м и 5-м отделах УМГБ и продолжала выявлять шпионов, диверсантов и разного рода контрреволюционные элементы. Меньшая часть обслуживала 9-й отдел УМГБ. Здесь функционировали десять агентов (из 44 на все категории спецпоселенцев) и 366 осведомителей (из 4437), в том числе из репатриантов  – восемь агентов и 122 осведомителя, из выселенцев  – два агента и 207 осведомителей, из мобилизованных в промышленность  – 16 осведомителей, из местных немцев  – 21 осведомитель ³ .

Большинство агентов и осведомителей ОСП занималось сбором информации о настроениях спецпоселенцев, систематически представляло материалы о их поведении, связях, “побеговых намерениях”. В поле зрения осведомителей постоянно находились одиночки и те, кто был судим за побеги или другие преступления, кто вел сомнительный образ жизни, был плохо трудоустроен или уклонялся от “общественно-полезного” труда. На склонных к побегам лиц при штабе розыскного отряда с помощью осведомителей составлялся альбом “с описанием полных их установочных и характеризующих данных”, с фотографиями и указаниями возможных путей побега, мест укрытия, связей внутри и за пределами области. Лучшие агенты и осведомители принимали участие в разработке объектов дел оперативных учетов по линиям других отделов. Часть осведомителей (из числа вышеназванных  – 42), как правило, характеризовалась в отчетах как неработающая в течение длительного времени. Уклоняющихся от работы по разным причинам, превратившихся в “балласт”, периодически исключали из сети ⁴ .

Основная часть агентурно-осведомительной сети, как и ранее, состояла на связи у комендантов и помощников комендантов спецкомендатур, незначительная часть  – у оперсостава городских и районных отделений МГБ, единицы  – у начальников отделений.

В марте 1952 г. в соответствии с приказом МГБ СССР агентурно-осведомительный аппарат по линии 9-го отдела был сокращен на 68%. К этому времени не только резко сократилось число побегов, но стал разлагаться сам режим, основанный на доносах. В отчетах появились жалобы на “неумелое использование” агентов и осведомителей, из-за которого часть их оказалась “расшифрованной”. Другие стали относиться к делу формально, писать в своих донесениях о неотносящихся к делу вещах (задержках зарплаты, продаже водки из-под полы в нерабочее время продавцами лавок и т.п.). Вновь возникла потребность освободиться от балласта и активизировать работу остальных.

Часть активно работавших осведомителей была переведена в отделы, разрабатывавшие “объекты оперативного учета по шпионажу, измене, антисоветскому элементу”. После сокращения аппарата осталось 1228 осведомителей, обслуживавших немцев. При этом возросла роль гласного аппарата.

Агентурные донесения давали повод к возбуждению уголовного преследования по ст.58, к наложению штрафов или ареста за самовольные отлучки с места поселения. Волны арестов, как правило, связывались с важными политическими событиями внутри страны и за рубежом, такими, как выборы в Верховный Совет СССР 1946 г., речь Черчилля в Фултоне весной этого же года, спровоцировавшая активный поиск “просоюзнических намерений” среди спецпоселенцев. Изучалась реакция спецпоселенцев на снижение коммерческих и повышение пайковых цен летом 1946 г., на подписку на заем, на денежную реформу и отмену карточек в 1947 г. (последнее мероприятие вызвало усиление голода и введение распределения хлеба по спискам), на Указ от 26 ноября 1948 г. о 20 годах каторжных работ за побег с места поселения.

Перед каждым советским праздником, днем Октябрьской революции или 1 Мая, органы брали на себя повышенные обязательства: активизировать разработку антисоветского элемента; привлечь к уголовной ответственности и репрессировать лиц, на которых собрано достаточно материала; взять под особый агентурный надзор весь подучетный элемент; усилить вербовки квалифицированной агентуры на “компромматериалах”. Для оказания практической помощи в организации агентурно-оперативной работы в районы командировались опытные оперативные работники. Они помогали очищать агентурную сеть от неспособных осведомителей и сводить агентов в резидентуры. Некоторые активные антисоветские элементы подлежали изоляции на время праздников. Агенты получали при этом специальные задания по случаю приближающегося советского праздника: “наблюдать, не будет ли каких контрреволюционных проявлений и высказываний”.

Так, к выборам 1946 г. ОСП начал подготовку в декабре 1945 г., взяв на учет около 2 тыс. человек “антисоветского, предательского, шпионского и бандитского элемента” среди спецпоселенцев. 32 из них были “задокументированы”, 15 арестованы, а на 17 посланы указания об аресте.

С 1945 г. ОСО стало возвращать назад сфабрикованные на местах дела по ст.58 п.10 УК, которые теперь подлежали переоформлению и рассмотрению в областном суде. Только в этом году областной суд привлек к уголовной ответственности 188 немцев, в том числе 45 по указанной статье. Они получили сроки: от 5 до 10 лет  – 18 человек, от года до 5 лет  – 20 человек. Большинство (139 человек) были осуждены за другие уголовные преступления. Шпионские дела (ст.58 п.8 УК) рассматривались Военным трибуналом, который кроме расстрела применял и не столь суровую меру в виде 10 лет заключения с поражением в правах до 5 лет. Статистические сведения “О результатах следственной работы”, сведенные в таблицы и приложенные к докладным запискам-отчетам, еще ждут своего исследования.

Агентурно-осведомительный аппарат принимал активное участие в разложении религиозных групп. Помимо вызовов организаторов религиозных сборищ в районные отделения НКВД, которые давали повод рядовым членам заподозрить их в связях с органами, последние распространяли через агентуру слухи, порочащие руководителей групп, сеяли недоверие к ним, создавали видимость их антисоветской деятельности с целью дать властям повод к переселению немцев в Нарым и пр.

Особая ценность осведомительской деятельности для властей заключалась в предотвращении побегов с места поселения и дезертирств с предприятий оборонной промышленности, а также в борьбе с уголовными преступлениями. Агентурные донесения такого рода немедленно шли в аппараты милиции и ББ, которые принимали соответствующие меры. Осведомители помогали в установлении местонахождения бежавших, их связей с родственниками, оказывали неоценимые услуги в соблюдении режима спецпоселения (выявляли самовольные отлучки), в трудовом использовании спецпоселенцев.

Одной из главных задач осведомления являлось выявление настроений спецпоселенцев. Отчеты, как правило, содержат их обстоятельные характеристики, как положительные, так и отрицательные. Отрицательных, связанных с общим недовольством людей тяжелым материальным положением, попранием гражданских прав, было гораздо больше. Это позволяло органам относить всех спецпоселенцев к такой категории населения страны, которая враждебна советской власти. Так, сохранились донесения агентов о реакции немцев на уже упомянутый указ от 26 ноября 1948 г. Когда власти стали брать подписки о невозвращении в родные места, многие, не зная за собой никакой вины, падали в обморок, рыдали, грозили самоубийством, просили: “Не хотим жить каторжанами, лучше поставьте нас всех под автомат, чем мы будем жить, как собаки на цепи”.

Но осведомление давало в руки органам и материал о “незаконных” действиях на местах по отношению к спецпоселенцам руководителей предприятий, организаций, ущемлявших их “законные” права. Соответствующая информация направлялась руководством УНКВД в областной комитет ВКП(б), в областной Исполнительный Комитет, которые предпринимали те или иные ответные меры. Только за один 1947 г. в эти инстанции ушел 21 доклад ОСП о настроениях спецпоселенцев, связанных с трудовым, хозяйственным и бытовым устройством, снабжением, грубым обращением, притеснениями разного рода, использованием не по назначению специалистов с высшим и средним образованием и т.п. В 1949 г. стали практиковаться выступления главы УНКВД Г.Петровского на совещаниях председателей районных исполнительных комитетов о хозяйственном и бытовом устройстве спецпоселенцев, о переселении их в другие районы, где они могли быть обеспечены жильем и пр. С 1950 г. председатель областного исполнительного комитета регулярно направлял председателям районных исполкомов указания “о незаконных действиях некоторых руководителей совхозных и хозяйственных организаций, ущемляющих законные права выселенцев”. Это могли быть невыплаты зарплаты, декретных или отпускных, премий, отказы детям в яслях и в транспорте для подвоза топлива или овощей, необоснованные увольнения с работы, изъятия имущества, оскорбления. Все это рассматривалось как нарушение Постановления СНК СССР от 8 января 1945 г. “О правовом положении спецпереселенцев”. По целому ряду дел местным властям удавалось восстановить справедливость. Как “перегиб”, к примеру, было расценено ими в марте 1950 г. увольнение в Северном районе из школ не только учителей-немцев, но и техничек, дворников, кочегаров, проработавших на своих местах по пять-шесть лет. По настоянию районных отделений МГБ в Мошковском районе была восстановлена на работе акушерка Саберфельд, в Чановском районе вернули дом и скот спецпоселенке Эбель, отнятые у нее председателем колхоза, и пр.⁵

Гораздо труднее было органам бороться с “законными” ущемлениями прав спецпоселенцев, в том числе с запретами на использование специалистов высокой квалификации в учреждениях просвещения, здравоохранения и др., наложенными самой властью. Неслучайно, в отчетах за 1949 г. констатировалось, что свыше тысячи немцев  – квалифицированных специалистов и рабочих не могут быть использованы по специальности, ибо это педагоги, медики и бывшие советские работники, а рабочие  – бывшие работники железнодорожного и водного транспорта и связи. Им пришлось переквалифицироваться и приобрести новые специальности.

ОСП считал своей заслугой и то, что благодаря хорошо отлаженной осведомительной сети вовремя предотвращались акции протеста спецпоселенцев. Поэтому, как констатировалось в отчетах, за все время расселения их в Новосибирской области не произошло никаких “политических волынок, банд- или диверсионных актов”.

Тем не менее Управление МВД в качестве превентивной меры настойчиво разрабатывало в 1947 г. план очищения от спецпоселенцев оборонных заводов и режимных городов для дальнейшего использования их лишь на угледобыче, лесоразработках, рудниках и приисках рудно-металлургической и золотодобывающей промышленности, рыбодобыче и в сельском хозяйстве. Предполагалось введение дактилоскопирования части спецпоселенцев (ОУН, ЧСИР, “фольксдойч”, власовцев) и выдачи им своеобразного волчьего билета  – персональной книжки с фото и указанием возможных маршрутов передвижения (из села в район через строго определенные пункты). В северных районах области для склонных к побегам спецпоселенцев предлагалось создать особые режимные поселки. Тем самым карательная система, творя миф о своей полезности и важности, не только сохраняла, но и расширяла бы сферу своей деятельности.

Весьма волновал органы и нерешенный вопрос о спецпоселенцах  – членах ВКП(б). В Новосибирской области в 1948 г. насчитывалось 360 коммунистов-калмыков и 140 членов и кандидатов ВКП(б)-немцев. Резонно расценивая пребывание спецпоселенцев на спецпоселении как акт политического недоверия к ним государства, местное управление предлагало разобраться с каждым из них персонально. Все, оставленные в партии, подлежали снятию с учета, а все неснятые  – исключению из нее ⁶ . Однако центр не прислушался к мнению местных чекистов.

Автор статьи попыталась приоткрыть совершенно неисследованную из-за закрытости архивов страничку в истории немецкого спецпоселения в Западной Сибири. Все материалы, о которых шла речь, еще предстоит осмыслить. Но совершенно ясно одно: объективную историю российских немцев в годы депортации и спецпоселения невозможно создать без использования этих материалов. Учитывая всю важность документов из архивов НКВД – МВД, научная общественность вправе потребовать их окончательного рассекречивания и передачи в государственные архивы. Для подтверждения сказанного в приложении к статье приводятся выдержки из двух весьма характерных документов.

Приложение 1⁷

Совершенно секретно

Спецсводка 1

ОСП УМВД по НСО (Новосибирская обл.  – Л.Б. )

1. Об агентурно-оперативных мероприятиях среди с / п (спецпоселенцев.  – Л.Б. ) в связи с проведением 30-й годовщины Октябрьской социалистической революции.

В течение 6 – 7 ноября сего года оперативными группами ОСП на обслуживаемых ими объектах расселения с / п г. Новосибирска проведена следующая работа:

1. Принято оперативными работниками 80 человек агентурно-осведомительной сети, из них: резидентов  – 4 чел[овека], агентов  – 10 чел[овек], осведомителей  – 66 чел[овек].

Принято 90 агентурных донесений, из коих:

а) по делам оперучета  – 36,

б) информационных  – 54.

2. Подготовлено на вербовку  – 8 чел[овек].

3. Завербован 1 содержатель “КК”.

4. Допрошено в порядке фильтрации  – 20 немцев-репатриантов.

5. По реализованным делам негласно допрошено 8 чел[овек] (по 7-му отделению).

2. О настроениях с / п в связи с празднованием 30-й годовщины Октябрьской социалистической революции.

В день 7 ноября 1947 г. на демонстрацию вышло незначительное количество с / п. По трем заводам: 564, 617 и 69 вышло всего 232 чел[овека]. Аналогичное положение отмечено и по другим предприятиям. По предварительным данным, низкая явка с / п на демонстрацию объясняется следующими причинами:

а) плохой организацией местных профсоюзных и партийных организаций (так!  –   Л.Б. ).

б) значительная часть с / п работала в ночную смену с 6 на 7.11 с.г. и после окончания смены на демонстрацию не пошла.

в) многие не вышли (как они говорят) из-за отсутствия хорошей одежды, а некоторые (калмыки) пьянствовали.

г) значительная часть с / п-немцев не пошла на демонстрацию потому, что их не премировали.

Настроение с / п в основном здоровое...

На отдельных предприятиях имели место невыдача зарплаты немцам за их работу и непринятие мер к благоустройству жилищ немцев (необеспечение светом, водой), что вызывало отрицательные суждения...

Зам. начальника ОСП УНКВД по НСО

Подполковник                                               Васильев

Приложение 2⁸

Совершенно секретно

Начальнику Отдела спецпоселений

Министерства Внутренних дел Союза ССР

полковнику тов. Кузнецову

город Москва

Докладная записка
О подписке спецпереселенцев на заем и их настроениях в связи с этим

Материалы, получаемые от агентуры, показывают, что подписка на заем “Восстановление и развитие народного хозяйства СССР” среди спецпереселенцев, работающих на предприятиях города Новосибирска, в основном проходит успешно.

По Заводу 564

В цехе 2 после передачи по радио правительственного сообщения о выпуске нового займа был проведен общецеховой митинг. На этом митинге выступили с / п-немки Бах и Бопп, которые заявили, что они подписываются на полуторамесячный оклад и призвали всех остальных последовать их примеру. После митинга из 36 немок, работающих в этом цехе, сразу же оформили подписку 32 человека в размере 125 – 150% к месячной зарплате. Остальные четверо: Фриц Софья, Генберг Э., Гроссман Э. и Шнейдер В. от подписки воздержались, заявляя, что якобы им никто не помогает в смысле обеспечения одеждой и обувью, а поэтому они не хотят подписываться.

В цехе 16 после митинга все 37 человек немок оформили подписку в размере не ниже полуторамесячного оклада.

По ЖКО завода 15 человек немок также подписались сразу в размере 100 – 130% к месячной зарплате и общая сумма подписки их выразилась в размере 121% к фонду месячной зарплаты.

В бараке 26 завода в момент объявления закона о выпуске займа находилось 55 человек с / п-немок, свободных от работы. После проведенного с ними митинга все они подписались на заем в размере не ниже месячного оклада. Такие: Шмих Паулина подписалась на 160% к месячной зарплате, Шнейдер Элла на 150%, Бопп Наталья  – 140%, Моор Галина на 150% и т.д.

Нашлись такие, которые не хотели подписываться на заем, как Дрейлинг Э.И. и Лотц Х.К. Однако после проведенной с ними беседы и они подписались: Дрейлинг при зарплате 619 рублей на 700 рублей, Лотц при зарплате 450 рублей на 500 рублей.

Источник “Евгения” сообщил, что, когда началась подписка на новый заем, с/п-немка Вагнер Мария Яковлевна, высказывая недовольство выпуском займа, в присутствии источника заявила:

“Это только дураки подписываются на заем. Этим паразитам я ни копейки не дала б. Как мне неохота, что существуют колхозы и будет ли такая жизнь, какая была раньше”.

Краймер Мария, поддерживая ее, сказала:

“Да когда же эта проклятая жизнь переменится. Как мои бедные братья мучаются в лесах и за что. Чем подписываться на заем, лучше эти деньги я послала бы своим братьям”.

Вагнер М.Я. происходит из кулацкой семьи, отец ее в 1938 г. арестован органами НКВД.

Подписка по заводу 564 еще продолжается.

По тресту “Сибстанкострой”

После передачи по радио сообщения о выпуске займа, сразу же был проведен митинг. После митинга все с/п оформили подписку. Общая сумма выразилась в 106,2% к фонду месячной зарплаты.

С / п-немец Гунгер Адольф Романович при зарплате 400 рублей подписался на 800 рублей.

По этому тресту зафиксированы следующие отрицательные факты при проверке подписки на заем.

С / п-немец Гайер Иван Федорович, 1921 г. рожд., отказывался от подписки. После беседы с ним уполномоченного по подписке он подписался лишь на 100 рублей при зарплате 300 рублей в месяц.

Другой немец  – Винс Николай Генрихович, 1923 г. рожд., подойдя к уполномоченному по подписке Соловьевой, попросил подписать его на 1000 рублей. Когда последняя спросила его, не тяжело ли будет ему платить, так как он получает зарплату 250 рублей в месяц, Винс заявил: “Мне все равно голодать. Подпишусь на 1000 или на 250, безразлично”.

Как сообщает источник “Нахай”, репатриированный немец Куят Даниил Даниилович после передачи по радио сообщения о выпуске займа заявил:

“Я и так мало получаю зарплаты, а им еще буду подписываться на заем. Пойду в контору и скажу, что подписываться на заем не буду”.

После индивидуальной беседы с ним он подписался на 350 рублей. Подписка по тресту “Сибстанкострой” завершена 3-го ночью.

По Горстройтресту

3 мая завершили подписку только по участку 4, где работают 13 человек с / п-немцев, которые все охвачены подпиской.

При зарплате 200 – 250 рублей подписались на месячный оклад. Немец Кеслер Иван в течение 3 и 4 мая, несмотря на неоднократные беседы с ним членов комсода (комиссии содействия. – Л.Б. ), отказался от подписки, заявляя, что он осужден за прогул к принудработам с вычетом 25% из зарплаты и достаточно того, что высчитывают с него в пользу государства...

Завод 69

На 4-м объекте завода (в 2 цехах) работают 108 человек репатриированных немцев, которые в первые же часы объявления закона о выпуске займа все до одного подписались на сумму от 100 до 150% к месячной зарплате.

Такие, как Сайбель Александр Александрович, при зарплате 800 рублей в месяц подписался на 1500 рублей, Битнер А.К. при зарплате 700 рублей подписался на 1200 рублей, Миллер И.К. при зарплате 1020 рублей подписался на 1500 рублей и т.д.

Завод 65

По заводу 65 подписка на заем в основном завершена, подписавшихся менее чем на месячный оклад нет. Некоторые с / п: Зальцман Вера Яковлевна при зарплате 280 рублей в месяц подписалась на 500 рублей, Тиссен Эльза Филипповна при зарплате 500 рублей подписалась на 700 рублей...

В то же время, как сообщает агентура, со стороны с / п по этому заводу имеются следующие разговоры отрицательного характера:

Немка Ребенсдорф Ф. в беседе с источником “Щеблыкиной” заявила, что она “совсем не хотела подписываться на заем, так как за все надо платить, а ничего не заработаешь”, но ее якобы силой заставили подписаться.

Метцель Павлина Андреевна, вернувшись после подписки на заем в барак, заявила, что она тоже совсем не хотела подписываться на заем, но ее весь день мучили, два раза вызывал начальник цеха к себе, обещал дать ордер на платье и ботинки и лишь после этого она согласилась подписаться на заем.

То же заявили немки Триппель Ольга, Бетрамм Анна, Кошке Эльза и Остертах Платина...

По домоуправлению 3 комбината  179, где работают 17 человек немцев, в течение двух часов была закончена подписка и сумма ее выразилась в 125% к фонду месячной зарплаты.

Спецпереселенец-немка Эслауэр Мария Петровна (завод  677) 3 мая при проведении подписки члену комсомола тов. Дружинину заявила:

“Вы предлагаете мне подписаться на 150%... Хотите, чтобы мы с голоду умерли. Я больше чем на 150 рублей не подпишусь”.

При зарплате 750 рублей она подписалась на 450 рублей.

Начальник Отдела спецпоселений

УМВД по НСО генерал-лейтенант                           Г.Жуков

6 мая 1946 г.

г. Новосибирск

Примечания:

¹ Архив Управления МВД по Новосибирской области. Ф. 5. Оп. 7. Пор. 1. Д. 9. Л. 204 – 206.

² Там же. Оп. 10. Пор. 2. Д. 1. Л. 6 – 11.

³ Там же. Оп. 14. Пор. 1. Д. 1. Л. 53 – 58.

⁴ Там же. Л. 218 – 219.

⁵ Там же. Оп. 13. Пор. 2. Д. 18.

⁶ Там же. Оп. 11. Пор. 1. Д. 2. Л. 42 – 50.

⁷ Там же. Оп. 9. Пор. 1. Д. 9. Т. 2. Л. 182 – 183.

⁸ Там же. Пор. 2. Д. 9. Л. 108 – 110.

Почему случилась массовая гибель подростков на хоккейном матче в «Скольниках» в 1975 году

Об этой трагедии не писали в советских газетах, да и сегодня российские СМИ как-то обходят её стороной. Речь идёт о давке во время хоккейного матча в «Сокольниках» 10 марта 1975 года, в результате чего погиб 21 человек (в основном подростки), ещё 25 ребят получили тяжкие увечья.

Об этой печальной истории упоминает в своей книге «Бандиты семидесятых» Фёдор Раззаков (в книге, кстати, собрано немало интересных и поучительных историй того времени, и «Свободная пресса» будет время от времени приводить их; но, разумеется, лучше читать первоисточник).

Ранней весной 1975 года в СССР приехала хоккейная юношеская команда из канадского Онтарио «Бэрри Кап». Она в итоге провела 5 товарищеских матчей со своими 17-летними сверстниками: два матча со сборной СССР, две игры со «Спартаком» и «Крыльями Советов». Спонсором этой поездки выступила известная фирма по производству жвачки «Ригли». Жвачка и сыграет роковую роль в той трагедии.

Приезд канадской команды вызвал огромный ажиотаж среди московских подростков. Фёдор Раззаков вспоминает, что он сам присутствовал на одном из матчей со своим братом и его другом. И на том матче канадцы постоянно бросали на трибуны нашим ребятам жвачки и цветные наклейки. Подростки стаями бросались на эти сувениры, а канадцы радостно фотографировали эту свалку.

Трагедия случилась 10 марта 1975 года. Зал был забит под завязку – 4,5 тысячи зрителей: по Москве уже поползли слухи о добряках-канадцах, раздающих советским детям жвачку.

Фёдор Раззаков приводит свидетельское показание А.Назарова, которому тогда было 15 лет: «Мне повезло – вместе с двумя одноклассниками мы уселись на первом ярусе в третьем ряду – как раз напротив скамейки канадцев. Всю игру канадцы оборачивались и кидали детям жвачку и наклейки. В зале сидели солдаты и милиция – и они многим не позволяли всё это подбирать. В девятом ряду сидели иностранцы, но и к ним нам не разрешали приближаться.

Матч закончился 3:3, и как раздалась сирена, мы устремились к выходу, чтобы успеть к посадке иностранцев в автобусы – там ещё что-то можно было ухватить. Если б мы знали, что из-за этой жвачки наш друг Вовка погибнет!..»

Согласно выводам следствия, которое было произведено после случившегося, трагедии предшествовали следующие обстоятельства. Электрик Дворца спорта незадолго до матча выпил 200 граммов водки. Когда матч закончился, он решил вырубить лишний свет, но по причине алкогольного опьянения перепутал рубильники и выключил во Дворце весь свет.

А в это время зрителей выпускали только через один выход №5 – два других выхода специально закрыли от советских ребят, чтобы через них пропускать только иностранцев. И на лестнице №5 в этой темноте началась настоящая «ходынка». Фёдор Раззаков ссылается на показания Л.Биченковой: «После матча мы с мужем пошли к выходу. Когда до конца лестницы осталось ступенек 20, я увидела, как какой-то мужчина поднял мальчика и кричал: «Остановитесь!». Но народ всё равно напирал. Мне удалось пройти мимо упавших. Выйдя на асфальт, я начала искать мужа. Рядом пластами лежали люди, и милиция пыталась хоть кого-то вытащить из завала. Мужа вытащили и стали делать ему искусственное дыхание. Затем я вместе с ним села в автобус и поехала в Остроумовскую больницу, где муж и скончался».

Итог трагедии был ужасен: 21 погибший, из них 13 жертвам не исполнилось 16 лет, 25 человек получили увечья. В советской печати об этом не было ни слова. Более того, канадцам позволили сыграть 2 оставшихся матча – 14 и 16 марта.

Спустя два месяца состоялся суд над виновниками трагедии – директором Дворца спорта (на момент случившегося он был на районном партактиве), его заместитель (он ушёл домой с половины матча), начальник 70-го отделения милиции (по ходу матча почувствовал себя плохо и ушёл домой), начальник отдела Сокольнического РУВД. Все четверо получили по 3 года колонии общего режима, однако в декабре того же года были отпущены на свободу по амнистии.

Лев Иванов

Ссылка: http://svpressa.ru/society/article/36703/